Особенно невыносимой становилась жизнь с вечера, когда в тишине стоны и плач звучали яснее и обильнее, когда из ущелий отдаленных гор выползали сине-черные тени и, скрывая вражий стан, двигались к полуразбитым стенам, а над черными
зубцами гор являлась луна, как потерянный щит, избитый ударами мечей.
Черногорцев я себе, конечно, представляла совершенно черными: неграми — представляла, Пушкиными — представляла, и горы, на которых живет это племя злое, — совершенно черные: черные люди в черных горах: на каждом
зубце горы — по крохотному злому черному черногорчику (просто — чертику). А Бонапарте, наверное, красный. И страшный. И один на одной горе. (Что Бонапарте — тот же Наполеон, который в воздухе носится, я и не подозревала, потому что мать, потрясенная возможностью такого вопроса, ответить — забыла).
Неточные совпадения
9-го мы думали было войти в Falsebay, но ночью проскользнули мимо и очутились миль за пятнадцать по ту сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем черные от ветра, как
зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря, ветров и
гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее нагибается круто к средине, а основания выдается в море. Вершины
гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
В синем небе висел измятый медный круг луны, на том берегу от самой воды начинался лес,
зубцы елей напоминали лезвие огромной пилы; над землянкой круто поднимался в
гору густой кустарник,
гора казалась мохнатой, страшной, сползающей вниз.
На склоне каменной
горыНад Койшаурскою долиной
Еще стоят до сей поры
Зубцы развалины старинной.
Бледный свет
Тянулся длинной полосой
Меж темным небом и землей,
И различал я, как узор,
На ней
зубцы далеких
гор...
Светает.
Горы снеговые
На небосклоне голубом
Зубцы подъемлют золотые;
Слилися с утренним лучом
Края волнистого тумана,
И на верху
горы Шайтана
Огонь, стыдясь перед зарей,
Бледнеет — тихо приподнялся,
Как перед смертию больной,
Угрюмый князь с земли сырой.
Казалось, вспомнить он старался
Рассказ ужасный и желал
Себя уверить он, что спал;
Желал бы счесть он всё мечтою…
И по челу провел рукою;
Но грусть жестокий властелин!
С чела не сгладил он морщин.
— Все сделает Керим, что надо, все сделает, — успокаивала меня Гуль-Гуль, — для этого надо только Гуль-Гуль показаться на
зубцах стены, выходящей в
горы. В
горах увидят, что надо что-то Гуль-Гуль, и придут узнать к ночи. Как завоет белая женщина свою песню на кровле, так и придут в башню.